| |
...Я ПИСАЛА ДЛЯ ЭЛИТЫ, А НЕ ДЛЯ "НАРОДА"!'
(Интервью с графиней Еленой Щаповой де Карли)
Выйдя замуж за известного советского художника - графика Виктора Щапова, Елена оказалась в центре интеллектуальной жизни Москвы. Знакомство с Лимоновым закончилось для них свадьбой, а для Виктора — инфарктом. В начале 70-х имя Елены Щаповой пользовалось определенной известностью и популярностью в среде литературно-художественной богемы. Конфликты с КГБ привели к выдворению "веселой" семейки из СССР осенью 1974 года по израильским визам. Приехав в Америку, Елена пробует свои силы в качестве фотомодели и манекенщицы, через некоторое время становится самой известной "русской моделью" на Западе, что дает ей возможность быть вхожей в самые высокопоставленные круги США и Европы. Череда знакомств со знаменитостями (о Сальвадоре Дали, Питере Бруке и Милоше Формане у Елены осталась масса воспоминаний) завершилась очередным замужеством, которое принесло ей графский титул, состояние, стабильное социальное положение и возможность посвятить себя литературному творчеству. Елена Щапова — автор двух книг ("Это я — Елена" ("Интервью с самой собой") — ' Подвал", Нью-Йорк, 1984 и "НилНизи Бене" ("Ничего, кроме хорошего") — "Хамелеон", Иерусалим, 1989), двух поэтических сборников и многих публикаций в эмигрантской периодике. За переводы своих стихов на итальянский язык она была удостоена премии Меди та Роне (получала вместе с Жоржи Амаду) и креста от итальянского правительства, давшего ей титул комендаторе (исключительно мужская награда, и Елена была второй женщиной после Моники Витти, ее удостоенной). Елена Щапова — единственная представительница современного русского литературного авангарда, получившая подобное признание за пределами диаспоры. Кроме того, она — героиня "эмигрантского бестселлера № 1", романа Лимонова "Это я — Эдичка", переведенного на большинство языков мира, и "одна из самых красивых женщин Европы" (определение, данное ей Российским телевидением ).
Корр.: Вы приехали в Советский Союз после семнадцатилетнего отсутствия. И, учитывая тот факт, что в России сейчас "судьбоносные" перемены происходят в колоссальном темпе, хотелось бы узнать, как Вы ощущаете себя здесь?
Е.Щ. Я думаю, что все происходящее — это анархия. Бакунин был бы счастлив, увидев все это. Хотя даже анархия предполагает какие-то ограничения...
Корр.: Советский Союз сейчас — это общество неограниченных возможностей...
Е.Щ.: Вы помните знаменитые стихи Толстого "Веселая царица была Елизавета. Поет и веселится, порядка ж нет как нету"? Порядок в России создать очень сложно. Объяснить русскому человеку, что такое порядок, непросто. Русский человек веками был приучен к кулаку и плетке, это было всегда, не только при Советской власти, и вот теперь ему дали свободу, а он не знает, что с ней делать.
Корр.: Когда Вы уезжали. Вы надеялись на такое возвращение?
Е.Щ.: Я не хотела уезжать, нас выгнали. Я очень любила Россию, Москву, свой круг друзей, я здесь жила очень хорошо. Я считаю, для литератора, тем более поэта, эмиграция — это изгнание. Поэт должен жить со своим народом, ведь это его публика, для которой он пишет. Конечно, на Западе я перевожу свои стихи, но я работаю с русским языком, я пишу для русской аудитории. Я очень счастлива, что приехала в Россию, что меня так приняли. Я бы никогда не могла представить, что у меня будет вечер в ЦДЛ, потому что я всегда была поэтом андеграунда, и в то время об этом нельзя было и мечтать. Я всегда писала вне рамок соцреализма. Когда-то я послала свои стихи в какой-то журнал, кажется, "Юность", и мне ответили, что это стихи для "Плэйбоя"...
Корр.: Какое пророческое напутствие! Под "Плэйбоем", вероятно, подразумевалось что-то гаденькое?
Е.Щ.: Безусловно, хотя ''Плэйбой" печатает очень серьезные вещи. Но в то время человек, который мне ответил, вероятно, понятия не имел, что это за издание, Поэтому, прочитав мои эротические стихи, он решил, что мне непременно нужно публиковаться именно там. Я считаю, это был комплимент.
Корр.: Уезжая из России, ощущали ли Вы себя литератором, носителем языка, или это чувство пришло в чуждой среде?
Е.Щ.: Литератором и поэтом я была уже здесь, и я уезжала с целью, с надеждой, что на Западе я наконец буду публиковать свои вещи, что у меня будет больше свободы. Приехав на Запад, я поняла, что поэзия там никому не нужна. Время было довольно тяжелое, поэтому мне пришлось попробовать свои силы в качестве фотомодели. Я снималась, работала для журналов, делала шоу. Для себя я продолжала писать и публиковалась в каких-то эмигрантских газетах и журналах. Да, Америка интересуется поэтами, но в первую очередь она интересуется своими поэтами, а потом уже поэтами, на которых есть ярлык "интернациональный", например, Евтушенко или Вознесенским. У меня не было имени.
Корр.: То есть, здесь Вы солидарны со своим бывшим мужем Эдуардом Лимоновым, когда он говорит о тотальном разочаровании?
Е.Щ.: Абсолютно.
Корр.: Это был шок?
Е.Щ.: Да, это было большое потрясение для нас. не только для меня, но и для Лимонова, Мамлеева. Бахчаняна, для всех выехавших элитарных художников и поэтов. Но художникам было легче, потому что это визуальное искусство, его гораздо легче показать, продать, а с поэзией все обстоит гораздо сложнее. Нужно было или сразу начинать печататься на английском языке, которого я тогда практически не знала, или писать прозу, то, что стал делать Лимонов. В интервью американской газете "Гринвич войс" я сказала, что будущее русской поэзии — это проза. Я это поняла в первые дни пребывания в Америке, потому что выхода не было никакого, это был тупик. Тем не менее все вышли из этого тупика, • продолжают работать, писать.
Корр.: Я хотел бы задать вопрос, касающийся Ваших отношений с эмиграцией. Ощущалась ли какая-нибудь связь, поддержка, или, наоборот. Вы испытывали ощущение некоммуникабельности, отталкивания?
Е.Щ.: Сначала, в Нью-Йорке, мы были очень близки. Мы собирались вместе. Существовал какой-то круг общения, потому что русский человек остается русским в любых обстоятельствах, и он не может не общаться со своими. Многие люди попытались от этого отойти, чтобы избежать ностальгии: все забыть и влиться в американскую среду. В Америке мы много встречались, в Париже все было по-другому. |
 |
Корр.: Но ведь Парижск, как говорил Высоцкий, традиционно считается центром русской эмиграции...
Е.Щ.: Как сказала в одном интервью Горбаневская: "Наша задача — это не сказать, а понять ". И это после того, как ты двадцать лет прожил в Париже, эта задача осталась. Многие так и не захотели научиться говорить по-французски, не захотели войти во французскую среду, им это не интересно, да и французам они не интересны именно из-за языкового барьера. Любой русский поэт, художник — это личность, они за собой несли очень большую культуру, но коммуникации не произошло из-за незнания языка, из-за снобизма, я не хочу применять слово "шовинизм".
Корр.: В этой связи сейчас многие говорят даже о русском расизме, который особенно заметен на Западе. Это касается, вероятно, не только национальных, но и чисто бытовых, личностных отношений, потому что ставшая уже традиционной для русского человека ущербность и неопределенность его социального статуса компенсируется совершенно неоправданным осложнением отношений между людьми...
Е.Щ.: Люди, выехавшие вместе со мной, были евреями. В нашей среде никогда не было "национального вопроса", о нем даже никто не мог подумать. Мы все выросли в одной стране, у нас одно воспитание, мы любили одни и те же книги, у нас были схожие идеалы, поэтому в моем кругу "национальный вопрос" никогда не возникал. Для русской интеллигенции это явление не характерное.
Корр.: Как в таком случае Вы относитесь к столь резкому размежеванию, случившемуся в последние годы среди советской интеллигенции, в частности, писательский раскол, в значительной мере затрагивающий и "национальный вопрос"?
Е.Щ.: "Национальный вопрос" начался с политическими процессами. происшедшими в этой стране. Когда народ бунтует, это переходит и на частных лиц. Нельзя допускать, чтобы шовинизм присутствовал в творческой среде, это ужасно, Многие национальные авторы, начинавшие писать по-русски, становились известными именно как русские писатели. Сейчас происходит фактическое разделение одной большой русской литературы на множество маленьких национальных литератур. Но я считаю, что национальным авторам таким образом будет гораздо труднее получить имя. Таких поэтов, как Айги, очень мало, единицы.
Корр.: Давайте остановимся на каких-то моментах Вашей биографии.
Е.Щ.: В 16 лет я очутилась в кругу русской богемы андеграунда: Сапгир. Холин, Ян Сатуновский, Хвостенко, Бахчанян. Потом, через несколько лет, я познакомилась с Лимоновым. Это были
"мои университеты", я была молоденькая девочка, меня послали к этим двум поэтам: к Игорю Холину и Генриху Сапгиру, они послушали мои стихи, им очень понравилось все, что я тогда делала. Я общалась со многими художниками: Илюша Кабаков, тот же Купер, который тогда еще жил в Москве. Время было очень интересное. Мы вместе собирались, смотрели картины, читали стихи. Это были шестидесятые, и противостоять официозу было нелегко, однако мы были выше всего этого, мы имели собственное мировоззрение. Я зарабатывала иногда писанием детских стихов, за которые меня тоже обвиняли в формализме. Приходилось бороться.
Корр.: Насколько я понимаю, ваше отношение к своему творчеству сильно отличалось от того, какое сейчас можно встретить у многих представителей молодой генерации поэтического андеграунда. Вы не считали это одним из игровых элементов своей жизни?
Е.Щ.: Творчество всегда занимало первое место в моей жизни. Я считаю, что человек рожден для этого, если он настоящий поэт или художник, это его жизнь. Можно несерьезно относиться к себе — я довольно часто иронизирую над собой — но к Своему творчеству я отношусь серьезно. Несмотря на то, что по натуре своей я хулиганка.
Корр.: Хотелось бы, чтобы Вы подробнее рассказали о своей литературной деятельности на Западе.
Е.Щ.: На Западе у меня вышло две книги. Первая книга "Это я — Елена". Я никогда не давала названия этой книге, оригинальное название у нее "Интервью с самой собой". Но Костя Кузьминский, который, конечно, хотел сделать эту книгу более коммерческой, поставил мне условие, что книга будет называться "Это я — Елена", хотя меня это название раздражало.
Корр.: В нем заложена какая-то вторичность...
Е.Щ.: Да, роман не был ответом Лимонову, это книга о том, что я пережила сама, книга моих личных переживаний, ощущений того времени. Я не сводила с ним счеты, не отвечала на его вопросы. Я считаю, что она была сделана прекрасно, за исключением фотографий. которые включены в нее. Они были опубликованы без моего разрешения. Более того, я запретила Кузьминскому публиковать именно эти фотографии, потому что я не считаю их удачными, а не из-за каких-то ханжеских соображений. Когда происходит фотосьемка, из массы получившихся фотографий можно выбрать только две или три удачных. Я эстет, я не люблю что-то делать плохо. Корректность, порядочность в эмигрантских кругах существует весьма условно, это отсутствие воспитания. Когда книга была опубликована, я возмутилась до глубины души, мне предложили подать в суд и на Кузьминского, и на Шемякина. Ко мне в Рим даже приехал известный адвокат, который сказал, что не советует устраивать этот процесс, потому что книга фигурировала только в эмигрантских кругах, и мне совершенно не нужна была подобная реклама и подобный скандал по моему социальному положению. Поэтому я решила не устраивать процесс, но с Костей Кузьминским я до сих пор не разговариваю, хотя считала его своим другом.
Корр.: То есть Вы не хотели рекламы той продукции, которая Вас не удовлетворяла?
Е.Щ. Да, я не хотела рекламы, я не хотела социального скандала, потому что сейчас я занимаю достаточно стабильное социальное положение.
Центр соцреализма в настоящее время находится в Хабаровске — 29 января орган краевой хабаровской администрации газета "Тихоокеанская звезда" приступила к созданию Всероссийского музея скульптур социализма.
На прошлой неделе МХАТ им. Чехова. МГПИ, Кредо-банк. НПО "Кросна" и Автобанк подписали протокол о намерениях создать общество Меценат", цель которого — вложение средств в проекты театральных коллективов и художников.
Американский режиссер Норман Джюисон в начале февраля планирует начать натурные сьемки первого американо-российского гей-фильма "Богема", в котором дали согласие учавствовать звезды западного мирового кино, музыки и спорта, а также российские актеры.
Корр.: Я думаю, тема Ваших отношений с Лимоновым занимает половину всех вопросов, которые Вам задают. Тем не менее я хотел бы попросить об этом рассказать, потому что после опубликования романа "Это я — Эдичка" в СССР у читателей наверняка возникнет масса эмоций и по отношению к Вашей персоне, и по отношению к Вашей личной жизни.
Е.Щ.: Когда я бросила Лимонова, он сказал, что отомстит и напишет обо мне "ужасную книгу". Когда он дал прочитать эту "ужасную книгу", я видела, что он сильно нервничает. Ни одно издательство не хотело ее публиковать. Ему нужно было, чтобы я подписала эту книгу, чтобы все страницы были подписаны мной, нужно было мое согласие на публикацию. Судьба романа находилась в моих руках. Но, так как я сама литератор, я могла представить и понять волнение Лимонова. Я читала роман, совершенно абстрагируясь от личных взаимоотношений с ним. и книга мне понравилась по своей искренности. Книга замечательная, за исключением каких-то чисто литературных повторов. Как литератор, на мой взгляд, он часто повторяется. Он повторяет сцены, ситуации. Вот. например, он трахнулся с негром. Очень серьезно и сильно...
Корр.: А потом опять негр. Все негр да негр!
Е.Щ.: Ну оставь ты одного негра, потому что это силовой удар, понимаешь. Тем самым, повторяясь, он снижает эмоциональный уровень повествования. То же самое встречается и в его рассказах. Прекрасно он написал об одной, но повторяет другой раз то же самое. Он выспался с Рози (я не помню, какие там имена), и то же самое произошло с Сюзан или с Машей или с Катей. Когда идет такой повтор — это уже читать неинтересно и скучно. Каждая страница литературного произведения должна нести какой-то новый смысл и быть ударной. Самая моя любимая книга лимоновской прозы — это "Дневник неудачника".
Корр.: Я с вами абсолютно солидарен.
Е.Щ.: Эту книгу написал поэт, она некоммерческая. К сожалению, сейчас он идет по дороге коммерции, и это его убивает. Нельзя писать произведение, рассчитывая на его коммерческий успех. Как говорил Пушкин: "Пишу для себя, продаю для денег". Нужно писать для себя. Если книга распродается — это замечательно, каждый писатель на это рассчитывает, никто не хочет класть книгу в стол. Вторая моя книга называется по-латински, в переводе на русский язык — "Ничего, кроме хорошего". И, написав и прочитав ее, я все эти 170 страниц сожгла, потому что она мне не понравилась. Конечно, сердце мое горело вместе с этой книгой, но, тем
не менее, переписав ее, я поняла, что совершила правильный поступок. Я не думаю, что многие писатели способны на такое.
Корр.: Сильный жест.
Е.Щ.: Может быть, я поступила так, потому что сейчас я достаточно обеспеченный человек, и мне не нужно думать о завтрашнем дне. То, что происходит сейчас на Западе с литературой — это слезы, потому что все пишут, и среди всех публикуемых произведений вы найдете одно или два, которые теряются в потоке, в массе ужасной литературы. И какой-нибудь хороший поэт или писатель просто исчезает среди всего этого хлама. Поэтому и вкус у современного человека очень испорчен плохой литературой. Я могу понять Лимонова, который живет литературой. тем, что он зарабатывает. Он должен писать книгу за месяц- полтора. Конечно, чтобы написать хорошую книгу за такой короткий срок, нужно быть гениальным человеком. Ни один литератор на Западе, пока он не написал бестселлер, и если по этому бестселлеру не снят какой-нибудь фильм, не может ничего сделать.
Корр.: А в какой степени знакомство с Лимоновым вообще повлияло на Вашу литературную деятельность? Мне кажется, что Лимонов — это человек, который заражает бациллами творчества людей, которые с ним сталкиваются. Многие мои знакомые, например, прочитав какие-то лимоновские вещи, начинают терзать себя вопросом: "А не могу ли я писать так же?" Наташа Медведева, нынешняя жена Лимонова, как известно, тоже стала писать после знакомства с ним.
Е.Щ.: Ко мне это мало относится, потому что я начала писать стихи в семь лет. К тому времени, как я познакомилась с Лимоновым, у меня уже было свое имя в литературном кругу. Лимонов очень хотел со мной познакомиться, но Сапгир почему-то не хотел этого, а когда ему это все-таки удалось ^он человек очень настойчивый), и он прочел мне свои стихи, они мне очень понравились. По стилю это было очень похоже на то, чем занималась и я. Творчество Лимонова никак не могло на меня повлиять, потому что я была всегда самостоятельным поэтом и до него и после него. Хотя с дамами это действительно случается часто: если муж — художник, то жена начинает рисовать, а если он писатель — писать. Мы всегда были на равных, мы были друзьями, которые работают вместе.
Корр.: Насколько я знаю, у Вас вышло две поэтические книги.
Е.Щ.: Я очень много публиковалась в альманахах: "Эхо", "Аполлон", "Время и мы" и других. Я выпустила две поэтические книги. Все, что я написала там, я, конечно, хотела бы переиздать здесь более серьезным тиражом, потому что, конечно, мой читатель не там, а здесь. Все, что опубликовано там. так или иначе возвращается в Россию.
Корр.: Я не знаю, знакомы ли Вы с так называемой "женской литературой", которая сейчас пользуется определенной популярностыо у нас. Это ряд авторов: Петрушевская, Толстая, Нарбикова и другие. На мой взгляд, то, что пишут эти авторы, существенно отличается от распространенного на Западе жанра "женского романа". Ощущаете ли Вы себя представителем "женской литературы"?
Е.Щ.: Я никогда не считала себя автором женского пола. терпеть не могу слово "поэтесса".
Корр.: Т.е. Вы считаете, что "женская литература" — понятие эфемерное?
Е.Щ.: Современная литература дала миру множество интересных и талантливых писательниц, к которым можно относиться очень серьезно. Что значит женская или мужская литература? Я бы назвала это просто хорошей литературой. Тут пол не играет никакой роли. Безусловно, женское восприятие мира отличается от мужского. Но все зависит не от того, что ты пишешь, а от того, как ты пишешь.
Корр.: Насколько я понимаю, на сегодня Вы достаточно обеспечены, чтобы не беспокоиться о своем будущем, так, как это вынуждены делать многие писатели русской эмиграции. Не думаете ли Вы, что "страшно далеки от народа", и Ваше творчество будет понятно очень узкому кругу читателей? Вы уверены в том, что, если Ваши произведения будут изданы у нас в стране большим тиражом, они будут иметь массовый успех?
Е.Щ.: Я всегда считала себя элитарным поэтом и писателем. Я никогда не рассчитывала на успех у массового читателя, если он у меня будет, конечно, я буду рада. Вообще, моя поэзия, моя проза не рассчитаны на поп-массу, я писала для элиты, а не для народа.
Вовремя своего пребывания в Москве Елена Щапова подписала договор с независимым издательством "Глагол", в котором только что вышел роман Эд.Лимонова "Это я — Эдичка", дающий исключительное право на публикацию в СССР всех ее произведений, вышедших на Западе. Книга Елены Щаповой "Ничего, кроме хорошего" появится в продаже в начале 1992 года.
Беседовал Ярослав МОГУТИН
ЕЛЕНА ЩАПОВА
|
|
